Местные жители в геологоразведку шли лишь на горные работы – шурфовка, «канавы». Хотя работа тяжёлая, но зато осенью, получив расчет в конторе, денег вполне хватало на «Урал» с коляской.

Я опоздал на горные работы, но друг, техник-геолог, уговорил, соблазнив рыбалкой и охотой в тамошних местах, куда вылетал его отряд.

Чтоб провести быстрее изыскания, начальник разделил небольшой отряд на две части. Вторую половину вертолет перебросил через горный хребет, в двадцати километрах от нас. В спешке ребята забыли печурку, а в затяжные дожди без неё в сырой палатке весьма неуютно. Мне на хребте предстояло тащить эту железную штуковину. Напарник – девушка, инженер-минералог, только что окончившая Саратовский университет.

На ее бедре, туго обтянутом перешитыми спецовочными брюками, аляповато выглядела оранжевая кобура с ТТ. Комиссарша, да и только! Я же к тому времени, несмотря на свои двадцать шесть, как говорится, прошёл Крым, Рим, и медные трубы… У нее же первый самостоятельный полевой сезон, и незнание многого старалась компенсировать преувеличенной серьёзностью, надменностью. Я лишь внутренне посмеивался.

В тундре среди мужиков любая дурнушка кажется королевой. Но минералог была весьма недурна собой. Роскошная черная грива и зеленые круглые глаза! По вечерам, когда гребнем она расчесывала волосы, треща, сыпались искры. Точно ведьмочка Гоголя!

…Четыре километров позади, а я не думал делать привал, стараясь измотать своего соблазнительного начальника. Мне очень хотелось услышать нотки просьбы в ее голосе. Оглядываясь, я видел ее мокрый выпуклый лоб, клетчатая рубашка расстегнута на две пуговицы, пышная грудь чаще ходит под курткой. Но в тех же пяти шагах держится позади.

Впереди резко отметился, почернел перевал, где в глубокой складке сверкал снежник.

Продравшись сквозь колючие заросли кедрового стланика, кирзачами скользя на сопливых маслятах, мы забрались на лысую, щебнистую макушку сопки. Теперь до самого перевала лишь пологий спуск, где торчали редкие кустики карликовой березки и стланика.

Не снимая рюкзака, я упал на землю, достал портсигар с «Беломором». Спутница затянулась (в то время шикарным) «Мальборо». Ныла спина, зудела шея, натертая ремнем карабина образца 49-ого года. Я мечтал в горах взять снежного барана, которые ещё водились в этих местах.

Приставив бинокль к глазам, я вздрогнул, поморгал глазами… снова прижал окуляры. Посредине снежника, розоватого от предзакатного солнца, стоял олень! Высоко поднята голова с отростками молодых рогов в коричневой бархатной шкурке, под которой пульсировала горячая кровь. Олень был белый, вот почему я его сразу не заметил…

«Да-а, видать, ты самый хитрый из оленей! - думал я, освобождаясь от лямок рюкзака. - Все стада ещё весной откочевали к морскому побережью. Хотя там корма поменьше, но зато свежий ветер комаров и слепней прибивает к земле. Здесь же, вон сколько ягеля (мха)! Ночью (а сейчас «белые ночи») пасёшься, днём же спасаешься на снежнике, гнус холода боится…»

Затвором дослав в патронник патрон, приложив палец к губам, я прошептал спутнице, чтоб она оставалась на месте. Ветер дул со стороны гор, солнце заходило за нашими спинами, значит, зверь не мог нас чуять и видеть. На голову натянув капюшон энцефалитки защитного цвета, я запетлял меж кустов.

Зверь в метрах ста, я различал его невооруженным глазом, уже во рту ощущая вкус жареной печенки и восхитительного языка! Тушу можно зарыть в снегу, ребята за перевалом потом заберут часть мяса.

Медведи сейчас возле рек, начался ход горбуши, а росомахи и волки ушли за оленьими стадами к морю. У меня всего три патрона (больше не дал начальник), значит, надо бить наверняка.

Подведя мушку под лопатку оленя, я плавно нажал на курок, но одновременно кто-то сзади ударил по руке. Оглушительно грохнул выстрел, с ближайших кочек сорвались куропатки в камуфляже. Большими прыжками наискосок уходил зверь, ещё не отгрохотало эхо, а его уже нет. Не оборачиваясь, ребром ладони я ударил спутницу. Хотя злоба отмела в сторону все чувства, всё же во мне сработал рефлекс самоограничения, иначе удар оказался бы слишком сильным… Схватившись за горло, девушка изумленно смотрела на меня, пальцы же бронзовыми змейками прыгали по оранжевой кобуре, ища застёжку.

В мои глаза холодно глянул черный зрачок облезлого пистолета. Я не двигался: а вдруг эта дамочка нажмёт на спусковой крючок? Шквал бессильной женской ярости постепенно спал, ТТ вернулся в кобуру. Теперь же в мою спину летело: «Подонок, садист, слабак!..»

Когда мы снова влезли в лямки рюкзаков, уже спокойно, она сказала: «Олень же белый, таких – один на десять тысяч, это редкость в природе!..»

Я язвительно думал: «Узнай начальник отряда, он бы тебе дал «редкость»! Упустить столько бесплатного мяса!..»

…У костра среди гранитных обломков, макая черствые лепешки в разогретый жир консервов, мы впервые неожиданно почувствовали какое-то сближение и даже понимание.

Чтоб не тащить лишний груз, я не взял спальный мешок, а погода, как назло, испортилась. Прибивая искры к земле, дул холодный норд, сгорбившись, я сидел возле костра. Вдруг я услышал своё имя. Начальница впервые назвала меня по имени… «Тебе же холодно, надо отдохнуть, в моём спальнике, спина к спине, поместимся…»

Стащив сапоги, я забрался в спальник, нагретый женщиной. Но попробуй засни, когда твои ягодицы ощущают её, спина вжата в её спину. И мы повернулись лицами друг к другу…

Когда усталый я задремал, в моё ухо насмешливо прожурчал девичий смешок: «Ты теперь доволен, что не убил белого оленя?..»

 

2004 г.